Когда советский человек достигал 16-летнего возраста, ему вручался паспорт. Паспорт обычно выдавали на торжественном собрании в школе, но роль будущего гражданина в этом процессе не была исключительно пассивной.

 

Получение паспорта можно сравнить с конфирмацией в традиционной религиозной культуре. Уже с младенчества, определённый родителями в ту или иную конфессию, подросток должен был засвидетельствовать, что следовать ей, теперь и его сознательный выбор. У протестантов, например, верующий, облачённый в белые одежды, должен самостоятельно произносить исповедание своей веры в присутствии пастора и общины.

 

Что же осознавал при получении паспорта человек, рождённый в СССР? По идее, вместе с паспортом он должен был осознать свою принадлежность к гражданской нации, называвшейся на тогдашнем официальном языке «советским народом». Паспорт ведь являлся зримым воплощением советского гражданства. Но происходило нечто иное.

 

Вместо «включения» гражданского сознания законодательно закреплялась этническая идентичность, по иронии советского лексикона, именовавшаяся «национальностью».

 

Это происходило не на самом торжественном вручении, где церемония была полностью предопределена, а во время подачи заявления в паспортный стол местного отделения милиции. По форме, установленной Министерством внутренних дел, будущий советский гражданин сообщал о себе следующие сведения: фамилия, имя, отчество; число, месяц, год рождения; место рождения; национальность.

 

Вторая и третья строки от его воли никак не зависели… Не столь редки были случаи, когда из-за оплошности при записи этих сведений допускалась ошибка. И что же? Многие предпочитали праздновать день рождения дважды в год (по паспорту и реальный), а не обивать пороги административных учреждений, доказывая истину.

 

То же относится и к первой строке. Имя, конечно, можно было сменить — зря, что ли царя скинули?! Но не в момент первого получения паспорта. При наличии веских причин советский гражданин мог что-то изменить в своём имени только через два года, по достижении 18-летнего возраста [1]. Лишь за полтора месяца до распада Союза 3.07.1991 Верховный Совет разрешил менять Ф. И. О. шестнадцатилетним. Кто-то из юных граждан, вероятно, успел воспользоваться полезным нововведением.

 

Оставалась «национальность», то есть этническая принадлежность, как сказали бы сегодня. Её указание — единственное, где от молодого человека требовалась свободная воля. Наиболее закрепощёнными тут оказывались те, у кого мама и папа (в свидетельстве о рождении, где была соответствующая графа) отнесли себя к одной «национальности». Для них выбора не существовало вовсе, «национальность» записывалась автоматически.

 

Те же, кому было из чего выбирать, то есть, лица смешанного происхождения, могли выбирать, только из двух позиций: по отцу или по матери. «Положением о паспортной системе в СССР», утверждённым Советом министров 28 августа 1974 года, это прямо предписывалось: «Запись о национальности в паспорте производится соответственно национальности родителей. Если родители принадлежат к разным национальностям, то при выдаче впервые паспорта национальность записывается по национальности отца или матери, в зависимости от желания получателя паспорта. В дальнейшем запись о национальности изменению не подлежит».

 

Обычно выбор национальности обсуждался в семье или окружении будущего гражданина задолго до прихода в паспортный стол. Случалось, правда, что человек оказывался не готов к акту «национальной» самоидентификации или переменял своё решение на ходу, буквально в последний момент.

 

Подобную ситуацию описывает телеведущий Николай Сванидзе: «…барышня-паспортистка предложила мне записаться русским. В принципе мне было все равно, я об этом не думал. Естественно, привык считать себя русским мальчиком. А кем же еще? Если говорю по-русски, читаю русские книжки и родился в Москве. Ну что с того, что у меня по отцу грузинская фамилия? Отец тоже по-грузински не говорит. И вообще настоящие грузины — романтический народ, они живут в горах, носят усы и кинжалы. Они — симпатичные и храбрые, но я к ним реального отношения не имею. Как и к другим многочисленным народам, в частности, к евреям, чья кровь во мне тоже течет. По всему по этому запись в графе «национальность» я считал пустой формальностью. И на предложение барышни готов был с ходу согласиться, тем более что барышня была хорошенькая и подмывало согласиться на любое ее предложение, но вдруг мне пришло в голову, что это будет смешно: фамилия грузинская, а записан русским. Кому-то может придти в голову, что я отцовской национальности стесняюсь. А я ее не стесняюсь, еще чего, просто мне по фигу. Так что лучше, чтобы никого не смешить и не подставляться под нелепые подозрения, записаться грузином — под фамилию, да и под физиономию, а что я русский — это и ежику понятно.

 

Все это я сбивчиво, но весело изложил барышне. Однако барышня не отступила и снова, словно поверх сказанного мной, поинтересовалась, почему бы мне, имея маму русскую, живя в Москве, не зная грузинского языка, все-таки не записаться русским. Я повторил свою немудрящую, но, как мне казалось (и до сих пор кажется), убедительную аргументацию. Тогда в дело вступила начальница барышни, взрослая женщина, сидевшая за соседним столом. Она сухо посмотрела на меня и сказала, что все-таки лучше будет, если я запишусь русским, и лично она не понимает, почему я так упорно не желаю этого делать. Я то же самое, терпеливо и по-детски послушно, но уже несколько растерянно (взрослый человек, а не понимает), повторил ей. Она раздраженно повысила голос. И вот тогда случилось необратимое: я понял, что на меня давят. И меня заклинило. Теперь я был готов заплакать, но и под пытками меня уже нельзя было заставить записаться никем, кроме как грузином. «Ну, запиши ему грузина», — мстительно распорядилась тетка, и барышня записала мне «грузина» во всю графу, так что не имя мое, не фамилия и не дата рождения, а слово «грузин» было первым и единственным, что бросалось в глаза на первой странице моего первого паспорта. И я в тот момент гордо почувствовал себя грузином. Т. е. благодаря этим теткам, выполнявшим идиотское распоряжение, моя самоидентификация была в тот момент именно такой — не человек, не мужчина, не гражданин своей страны, а — грузин».

 

Это очень ёмкое автосвидетельство и часть комментариев, которые к нему следовало бы присовокупить, мы здесь опустим. Хотим обратить внимание на главное: по сути дела Н. Сванидзе описывает момент убийства гражданской национальности в советском человеке, подмену национальной идентичности — этнической. Подтверждение своей этничности являлось единственным свободным волевым актом, который ожидался от людей, готовящихся получить паспорт.

 

(То, что советская «национальность» была именно этничностью даже применительно к республикам, увидеть очень просто. Молдаванин, родившийся и имевший постоянную прописку в Украинской ССР, всё равно не записывал себя украинцем, а считал и записывался молдаванином. Таким образом, «национальность» в СССР не была принадлежностью по республике, а строго принадлежностью по этносу. При этом, ни одну республику невозможно было признать этнократией: в них проживали и входили в органы управления представители разных этносов.)

 

Вдумаемся. Чтобы считаться гражданином СССР, каждый человек должен был жёстко соотнести себя с определённым этносом. Без этого акта, он просто не имел права получить паспорт.

 

Таким образом, хотя этого никто и нигде открыто не признавал, этническая принадлежность оказывалась правообразующей для гражданской (см. п. 3 Положения о паспортной системе в СССР 1974 года выше). Неудивительно, что в Советском Союзе никто не соотносил себя с советской национальностью, а принадлежность к «советскому народу» трезвомыслящими людьми осознавалась как вторичная по отношению к «своему» народу.

 

Существование советского гражданина напоминало средневековую книжную притчу о странном существе, муравьином льве, у которого львиная голова и тело гигантского муравья: «Муравьиный лев погибает, так как не имеет пищи» (Иов 4:11). Физиолог говорит о муравьином льве, что у него перед льва, а зад муравья. И отец его плотояден, а мать питается овощами. Когда рождают муравьиного льва, рождают его имеющим оба свойства: не может есть ни мяса — из-за материнской природы, ни овощей — из-за отцовской природы. И погибает, потому что не имеет пищи».

 

Советским гражданином мог быть лишь тот, кто принадлежал к тому или иному этносу. Однако он пользовался гражданскими правами не как член этноса, а как гражданин Советского Союза. Этничность напрямую не наделяла правоспособностью, но правоспособность не могла быть приобретена без отождествления себя с какой-либо этничностью.

 

В лице каждого, получающего паспорт, советская нация погибала всякий раз, когда, казалось бы, должна была родиться.

 

Текст: Роман Багдасаров 

Источник: www.caucasianpolitics.ru